– Отдай мне, – раздался мелодичный голос из коридора.
Мы с Эдвардом одновременно зарычали.
Раз. Два. Три. Четыре.
– Я уже успокоилась, – заверила нас Розали. – Отдай мне крошку, Эдвард. Я позабочусь о ней, пока Белла…
Когда ребенка передавали белобрысой, я сделал еще один вдох за Беллу. Быстрое «тук-тук-тук» стало удаляться.
– Убери руки, Джейкоб.
Я поднял глаза, все еще качая Беллино сердце, и увидел в руке Эдварда шприц – целиком из стали.
– Что это?
Его каменная рука сшибла мои. Раздался тихий хруст: сломался мизинец. В тот же миг Эдвард воткнул длинную иглу прямо в сердце Беллы.
– Мой яд, – ответил он, надавив на поршень.
Ее сердце сжалось, как от удара электрошоком.
– Не останавливайся! – приказал Эдвард. Голос у него был ледяной, мертвый. Ожесточенный и бесчувственный. Словно он превратился в машину.
Не обращая внимания на боль в заживающем пальце, я снова начал массаж сердца. Теперь качать было труднее, как будто кровь начала сворачиваться, стала густой и медленной. Проталкивая яд в Беллины артерии, я наблюдал за Эдвардом.
Он словно бы целовал ее: проводил губами по горлу, запястьям, сгибам локтей. Я слышал, как Беллина кожа снова и снова рвется под его клыками, – Эдвард хотел запустить как можно больше яда в ее тело. Бледный язык лизал кровоточащие укусы, но меня не успело затошнить от этого зрелища. Я понял, что делает Эдвард: там, где слюна смачивала кожу, она зарастала, и яд вместе с кровью запечатывался внутри.
Я опять вдул воздух в Беллины легкие, но ничего не произошло. Грудь безжизненно приподнялась в ответ. Я все качал и считал, а Эдвард неистово кружил над Беллой, пытаясь вернуть ее к жизни. Вся королевская конница и вся королевская рать…
Но в комнате были только мы, я и он.
Сгорбились над трупом.
Вот все, что осталось от девушки, которую мы оба любили: покалеченный обескровленный труп.
Все кончено. Белла умерла. Я знал это наверняка, потому что мое влечение бесследно испарилось. Я больше не видел причин оставаться с Беллой. Ее здесь не было. К этому телу меня не влекло. Безотчетное желание быть рядом исчезло.
Вернее сказать, оно переместилось. Меня теперь тянуло в обратном направлении – вниз по лестнице, за дверь, наружу. Уйти из этого дома и никогда, никогда не возвращаться.
– Так уходи! – рявкнул Эдвард, опять сбив мои руки. По ощущениям, на сей раз сломалось три пальца.
Я рассеянно потянул их, не возражая против боли.
Эдвард качал Беллино сердце быстрее, чем я.
– Она не умерла, – рычал он, – она выживет!
Не знаю, со мной ли он разговаривал.
Я отвернулся и, оставив его наедине с мертвой, медленно пошел к двери. Очень медленно. Не мог шевелить ногами быстрее.
Вот он какой, океан боли. Другой берег был так далеко, в милях и милях бурлящей воды, что я не мог его даже вообразить, не то что увидеть.
Я вновь почувствовал себя опустошенным. У меня больше не было цели. Я уже очень давно боролся за спасение Беллы… и не спас ее. Она добровольно принесла себя в жертву монстру, который разорвал ее изнутри. Моя битва проиграна.
Спускаясь по лестнице, я вздрогнул от звука, который раздался у меня за спиной: звука сердца, бившегося по воле чужих рук.
Мне захотелось налить себе в голову отбеливатель, чтобы он как следует разъел мозги и стер все воспоминания о Белле. Я бы согласился на мозговую травму, лишь бы не помнить тех криков, крови и невыносимого хруста…
Мне захотелось броситься вон, перепрыгнуть десять ступеней одним махом и выбежать за дверь, но ноги были свинцовые, а тело измотано как никогда прежде. Я спускался по лестнице, точно дряхлый старик.
На последней ступеньке я передохнул, собираясь с силами перед последним рывком к двери.
На чистой стороне дивана, спиной ко мне сидела Розали и сюсюкала с тварью, завернутой в пеленки. Наверно, она услышала, как я остановился, но не обратила на меня внимания, наслаждаясь мгновениями краденого материнства. Может, хоть она теперь будет счастлива. Розали получила что хотела, и Белла уже никогда не отберет у нее ребенка. Неужели белобрысая ведьма этого и добивалась?
Она держала в руках что-то темное, а маленькая убийца издавала жадные сосущие звуки.
В воздухе пахло кровью. Человеческой. Розали кормила тварь. Конечно, ей нужна была кровь, что еще нужно чудовищу, жестоко искалечившему родную мать? Оно бы и от Беллиной крови не отказалось. Может, ее оно и пило.
Когда я услышал эти звуки, силы ко мне вернулись.
Силы, ненависть, огонь – красный огонь охватил мой разум, сжигая его, но ничего не стирая. Образы в моей голове были дровами, топливом, на котором зиждилась геенна огненная. Дрожь пробила меня насквозь.
Розали была полностью увлечена тварью и не обращала на меня внимания. Она не успела бы меня остановить.
Сэм прав. Мерзкое отродье – ошибка природы, черный, бездушный демон. Он не имеет права на жизнь.
Его нужно уничтожить.
По-видимому, меня влекло вовсе не на улицу. Теперь я почувствовал источник неодолимой тяги. Я должен был прикончить тварь, очистить мир от мерзости.
Розали попытается убить меня, когда чудовище умрет, и я буду сражаться. Не знаю, хватит ли мне времени растерзать ее, пока остальные не придут на помощь. Может, хватит, а может, и нет. Без разницы!..
И плевать, если волки, не важно из какой стаи, захотят мне отомстить или сочтут правосудие Калленов справедливым. Больше ничто не имеет значения. Только мое собственное правосудие. Месть. Демон, погубивший Беллу, не проживет больше ни минуты.
Если бы Белла выжила, она бы меня возненавидела. Придушила бы собственными руками, если б смогла.
Ну и плевать. Ей было плевать на мою боль, когда она позволила безжалостно себя убить. Так почему я обязан беречь ее чувства?
Ах да, есть еще Эдвард. Впрочем, он сейчас слишком занят – пытается вернуть к жизни бездыханный труп, – чтобы прислушиваться к моим мыслям.
Так что вряд ли у меня будет шанс сдержать данное ему обещание. Если только я не одолею Розали, Джаспера и Элис. Трое против одного. Да уж, в этом поединке я бы на себя не поставил. Но даже если я выиграю, не уверен, что найду в себе силы убить Эдварда.
Для этого мне не хватит сострадания. С какой стати я позволю ему выйти сухим из воды? Разве не справедливее оставить ему жизнь – пустую, лишенную смысла жизнь?
Подумав так, я чуть не улыбнулся – меня снедала кошмарная ненависть. У Эдварда не будет никого: ни Беллы, ни мерзкого отродья. В придачу я постараюсь прикончить как можно больше его родных. Хотя ему наверняка удастся их воскресить, потому что сжечь останки я не успею. Вот Беллу не оживишь.
А мерзкую тварь? Вряд ли. Она ведь наполовину Белла и частично переняла ее уязвимость. Я слышал это в ее тихом трепещущем сердцебиении.
Сердце чудища билось. Беллино – нет.
Все нужные решения я принял буквально за секунду.
Дрожь, охватившая меня, усилилась. Я пригнулся, готовясь броситься на Розали и зубами выхватить убийцу из ее рук.
Белобрысая снова что-то проворковала, отставила пустую железную бутылочку и подняла тварь в воздух, чтобы потереться о ее щеку.
Отлично. Самое время для удара. Я подался вперед, и огонь начал преображать меня по мере того, как тяга к чудовищу росла. Она была сильнее, чем все предыдущие, и очень напоминала приказ альфы: раздавила бы меня, если бы я не подчинился.
На сей раз я хотел подчиниться.
Убийца поглядела через плечо Розали мне в глаза – ее взгляд был куда осмысленнее, чем полагается новорожденным.
Теплые карие глаза цвета молочного шоколада – точь-в-точь Беллины.
Дрожь как рукой сняло; невиданной силы жар охватил меня, но то был не огонь.
То было свечение.
Внутри все словно сошло с рельс, когда я уставился на фарфоровое личико полувампира, получеловека: кто-то молниеносными движениями перерезал нити, удерживающие мою жизнь, как связку воздушных шариков. Чик-чик-чик: все, что делало меня собой – любовь к мертвой девушке наверху, любовь к отцу, преданность новой стае, любовь к прежним братьям, ненависть к врагам и самому себе – отделилось и улетело в небо.
Но я не улетел. Теперь меня удерживала новая нить.
Не одна, а миллион нитей, нет – стальных тросов. Миллион стальных тросов привязали меня к единственному центру Вселенной.
Я понял, каково это, когда мир вращается вокруг одной точки. Прежде симметрия Вселенной была мне неподвластна, а теперь я увидел, что она очень проста.
Отныне на земле меня удерживала вовсе не сила притяжения.
А маленькая девочка на руках у Розали.
Ренесми.
Со второго этажа донесся новый звук. Единственное, что могло отвлечь меня в эту бесконечную секунду.
Неистовый стук, стремительное биение…
Преображающееся сердце.
Книга третья
Белла
Личная привязанность – роскошь, которую человек может себе позволить, лишь когда его враги уничтожены. До тех пор все, кого он любит, – потенциальные заложники. Они лишают мужества и не дают здраво мыслить.
Орсон Скотт Кард, «Империя»
Пролог
Это был не просто ночной кошмар: сквозь ледяную дымку к нам приближались черные силуэты.
«Мы умрем», – в ужасе подумала я. Меня охватил страх за то бесценное, что я охраняла, но сейчас нельзя было отвлекаться даже на эту мысль.
Они подходили все ближе; черные плащи едва заметно колыхались при движении, руки стиснуты в кулаки костяного цвета. Силуэты плавно разошлись в стороны и взяли нас в кольцо. Это конец.
И тут – словно вспыхнула молния – все вокруг переменилось. Нет, Вольтури по-прежнему подступали, изготовившись к бою, но я вдруг увидела их иначе. Мне не терпелось вступить в схватку. Я хотела, чтобы они напали. Паника сменилась жаждой крови, и я припала к земле, скаля зубы и рыча.
19. Огонь
Боль была безумная.
Именно так: я словно обезумела, ничего не соображала, не понимала, что происходит.
Мое тело пыталось отгородиться от боли, и меня снова и снова засасывало во тьму, которая на секунды или даже на целые минуты отрезала меня от страданий, зато не давала воспринимать реальность.
Я попробовала отделить их друг от друга.
Небытие было черным, безболезненным.
Реальность была красной, и меня словно сбивал автобус, колотил профессиональный боксер и топтали быки одновременно; меня окунали в кислоту и распиливали на части.
В реальности мое тело дергалось и извивалось, но от боли сама я пошевелиться не могла.
В реальности я осознавала: есть нечто гораздо более важное, чем эти пытки, хотя что именно, вспомнить не могла.
Мгновение назад все было, как положено. Любимые люди вокруг. Улыбки. Почему-то – неясно почему – меня не покидало чувство, что скоро я получу все, за что боролась.
И от одной крошечной неприятности все пошло наперекосяк.
Я увидела, как моя кружка опрокинулась, темная кровь брызнула на белоснежный диван. Я непроизвольно потянулась к ней, хотя увидела другие, более проворные руки…
Внутри что-то дернулось в обратном направлении.
Разрывы. Переломы. Адская боль.
Накатила и отступила чернота, сменившись волной боли. Я не могла дышать – однажды я уже тонула, но теперь все было иначе, слишком горячо в горле.
Меня разрывало, ломало, кромсало изнутри…
Вновь чернота.
Голоса, крики, новая волна боли.
– Видимо, плацента отделилась!
Что-то невероятно острое, острее любого ножа, пронзило меня насквозь – несмотря на пытки, слова неожиданно обрели смысл. «Плацента отделилась» – я поняла, что это значит. Мой ребенок может погибнуть внутри меня.
– Вытаскивайте его! – заорала я Эдварду. Почему он до сих пор этого не сделал? – Он задыхается! Быстрее!
– Морфий…
Наш ребенок умирает, а он вздумал ждать, пока подействует обезболивающее?!
– Нет! Быстрее… – выдавила я и не смогла закончить.
Свет в комнате стал заплывать черными пятнами, когда холодное острие новой боли вонзилось мне в живот. Что-то было не так, я невольно начала бороться, чтобы защитить свое чрево, моего ребенка, моего маленького Эдварда Джейкоба, но мне не хватило сил. Легкие ныли, словно в них сгорал кислород.
Боль вновь начала утихать, хотя я и держалась за нее, как могла. Мой ребенок, мой малыш умирает…
Сколько же прошло времени? Несколько секунд или минут? Боль исчезла совсем. Я онемела, ничего не чувствовала и не видела, зато могла слышать. В легких опять появился воздух, он раздирал мне глотку грубыми пузырями.
– Будь сомной, Белла! Слышишь? Будь со мной! Не уходи! Твое сердце должно работать!
Джейкоб? О, Джейкоб все еще здесь, все еще пытается меня спасти…
«Ну конечно», – хотела ответить я. Конечно, мое сердце не остановится, разве я не обещала им обоим?
Я попыталась найти сердце, ощутить его, но безнадежно заплутала в собственном теле. Я не чувствовала того, что должна была чувствовать, все было не на своих местах. Я заморгала и нашла глаза. Увидела свет. Не совсем то, что искала, но лучше, чем ничего.
Пока я привыкала к свету, Эдвард прошептал:
– Ренесми.
Ренесми?
Так это не бледный красивый мальчик, которого я себе представляла?.. А уже в следующий миг меня захлестнула волна тепла.
Ренесми.
Я заставила свои губы шевельнуться, протолкнула пузыри воздуха наружу, превратила их в шепот. Потом усилием воли подняла руки.
– Дай… дай ее мне.
Свет затанцевал, отразившись от хрустальных рук Эдварда. Блики были красноватые от крови на его коже. И держал он тоже что-то красное, маленькое и барахтающееся. Эдвард прижал теплое тельце к моим рукам, будто я сама взяла его. Влажная кожа малышки была горячая, как у Джейкоба.
Наконец-то я сумела сфокусировать зрение; все вокруг стало абсолютно четким.
Ренесми часто-часто дышала. Ее глазки были широко распахнуты, а лицо такое напуганное, что я чуть не рассмеялась. Маленькую, идеально круглую головку толстым слоем покрывали кровавые сгустки. Глаза были знакомого – но потрясающего – шоколадного цвета. Кожа под кровью казалась бледной, сливочной или цвета слоновой кости. И только щеки горели румянцем.
– Ренесми… – прошептала я. – Красавица…
Дивное личико вдруг улыбнулось – широкой, сознательной улыбкой. За нежно-розовыми губками оказался полный набор белоснежных молочных зубов.
Предыдущая страница 34 Следующая страница
|
