Двадцать одну тысячу девятьсот семнадцать с половиной секунд спустя моя боль изменилась.
Хорошая новость заключалась в том, что она начала утихать на кончиках пальцев рук и ног. Медленно, но хоть какие-то перемены! Выходит, скоро боль отступит…
Плохая новость: изменился и огонь в моей глотке. Я теперь не только горела, но и умирала от жажды. В горле была пустыня. Ох, как же хотелось пить! Нестерпимый огонь и нестерпимая жажда…
Еще одна плохая новость: пламя в моем сердце стало горячее. Неужели это возможно?!
Сердце, которое и так билось очень быстро, заколотилось еще исступленнее.
– Карлайл! – позвал Эдвард. Если Карлайл рядом с домом, он обязательно услышит.
Огонь покинул мои ладони, оставив их нежиться в блаженной прохладе, – ушел в сердце, которое теперь пылало подобно солнцу и колотилось как бешеное.
В комнату вошел Карлайл, вместе с ним – Элис. Я четко различала их шаги и даже могла определить, что Карлайл идет справа, чуть впереди.
– Слушайте, – сказал им Эдвард.
Самым громким звуком в комнате было мое сердцебиение, грохочущее в одном ритме с огнем.
– Наконец-то, – сказал Карлайл, – скоро все закончится.
Нестерпимая боль в сердце затмила даже облегчение, которое я испытала от этих слов.
Зато от боли уже освободились запястья и лодыжки. Огонь в них полностью утих.
– Да, совсем скоро! – радостно подтвердила Элис. – Позову остальных. Розали пусть…
– Да, держите малышку подальше отсюда.
Что? Нет! Нет! Как это – держите малышку подальше? О чем он только думает?!
Я дернула пальцами – раздражение пробило мою идеальную броню. В комнате тут же воцарилась мертвая тишина, которую нарушало только исступленное сердцебиение.
Чья-то рука сжала мои приподнявшиеся пальцы.
– Белла! Белла, любимая!
Смогу ли я ответить, не закричав? На мгновение я задумалась, потом огонь еще сильнее разгорелся в моей груди, покинув колени и локти. Нет, лучше не испытывать судьбу.
– Сейчас позову всех, – торопливо выпалила Элис и со свистом умчалась из комнаты.
И тут – о!
Сердце забилось, точно лопасти вертолета, удары слились в почти непрерывный звук; казалось, оно вот-вот сотрет в порошок мои ребра. Огонь вспыхнул в груди с небывалой силой, вобрав все остатки пламени из тела. Боль застала меня врасплох и пробила железную хватку: спина изогнулась, как будто пламя тянуло меня вверх за самое сердце.
Другим частям тела я выйти из-под контроля не позволила и рухнула обратно на стол.
Внутри меня разыгралась битва: сердце летело вперед, пытаясь обогнать бушующий огонь. Победителя не предвиделось: пламя гасло, спалив все, что можно, а сердце неуклонно приближалось к последнему удару.
Теперь из всех человеческих органов у меня осталось только сердце. Огонь сосредоточился в нем и взорвался последней нестерпимой вспышкой. В ответ на нее раздался глубокий пустой стук. Сердце дважды запнулось и напоследок ударило вновь, едва слышно.
Больше ни звука. Вокруг – ни дыхания. Даже моего собственного.
В какой-то миг я поняла, что чувствую только одно: отсутствие боли.
А потом я открыла глаза и изумленно огляделась.
20. Новая жизнь
Все было таким четким.
Ярким. Резким.
Над головой по-прежнему сиял ослепительно-белый свет, но в то же время я видела нити накала внутри лампочки. В этом белом свете я разглядела все цвета радуги, а на самом краю спектра еще один, название которого я не знала.
За светом я различила отдельные волокна темного дерева на потолке. Пылинки в воздухе были отчетливо видны с обеих сторон – светлой и темной. Они кружили, словно планеты в небесном танце.
Пыль была такой красивой, что я потрясенно втянула воздух; он со свистом пронесся по моему горлу, а из пылинок рядом с моим лицом образовалась воронка. Что-то не так. Я подумала и поняла, в чем дело: вдох не принес никакого облегчения. Воздух мне больше не нужен. Легкие его не ждали и никак не отреагировали на приток кислорода.
Пусть в воздухе не было необходимости, он мне нравился. В нем я ощутила вкус всей комнаты: красивых пылинок, смесь духоты и более свежего ветерка из коридора. Богатый вкус шелка. Слабый привкус чего-то теплого и желанного, что должно было быть влажным, но почему-то не было… Хотя этот аромат перешибали хлорка и нашатырный спирт, от него у меня в горле вспыхнула жажда – легкий отголосок прежнего огня. Но сильнее всего я ощущала другой запах – смесь меда, сирени, солнечного света и чего-то еще; его источник находился совсем рядом.
Я услышала, как вокруг вместе со мной задышали другие. Их дыхание смешалось с сиренью, медом и солнцем, принеся новые ароматы: корицы, гиацинта, груш, морской воды, пекущегося хлеба, хвои, ванили, кожи, яблок, моха, лаванды, шоколада… Я перебирала в уме сотни знакомых мне запахов, – ни один из них не соответствовал полностью тому, что я сейчас чувствовала. Такой чудесный и приятный аромат…
У телевизора в гостиной выключили звук, и я услышала, как кто-то – Розали? – заерзал на диване.
Еще я услышала едва различимые ударные, под который кто-то кричал. Рэп? Не успела я толком озадачиться, как звук постепенно исчез, словно мимо проехала машина с опущенными стеклами.
Я испуганно поняла, что так оно, наверное, и было. Неужели я теперь слышу до самого шоссе?
Я не чувствовала, что меня держат за руку, пока ее легонько не стиснули. Мое тело тут же оцепенело, словно реагируя на боль. Я не ожидала такого прикосновения. Кожа была идеально гладкой, но… не холодной.
После секундного оцепенения тело ответило на незнакомый раздражитель еще более странным образом.
Воздух поднялся по горлу и вырвался сквозь стиснутые зубы с низким зловещим гудением, точно зажужжал рой пчел. Но прежде мои мышцы напряглись и изогнулись, инстинктивно уворачиваясь от неизвестного. Я вскочила так стремительно, что перед глазами все должно было слиться в размытое пятно – однако не слилось. Я видела каждую пылинку, каждое волокно в деревянных панелях, каждую микроскопическую ниточку, которая попала в поле зрения.
Когда я испуганно прижалась к стене – спустя шестнадцатую долю секунды, – я поняла, в чем была причина моего страха. И что отреагировала я чересчур резко.
Ну конечно, Эдвард больше не кажется мне холодным! У нас же одинаковая температура тела.
Я просидела в этой позе где-то восьмую долю секунды, оценивая обстановку.
Через стол – мой погребальный костер – ко мне тянулся встревоженный Эдвард.
Самым главным в окружающей обстановке было его лицо, хотя боковым зрением я на всякий случай подметила и все остальное. Во мне сработал какой-то защитный инстинкт, и я невольно искала вокруг угрозу.
Мои родственники-вампиры настороженно замерли у дальней стены, Эмметт и Джаспер впереди. Как будто угроза действительно была. Я раздула ноздри, озираясь по сторонам. Ничем особенным не пахло. Чудесный аромат – хоть и подпорченный запахом химикалий – вновь защекотал мне горло, отчего оно вспыхнуло и заболело.
Из-за плеча Джаспера, широко улыбаясь, выглядывала Элис. Блики света на ее зубах сияли всеми цветами радуги.
Ее улыбка меня успокоила, и я сумела разобраться в происходящем. Похоже, Джаспер и Эмметт защищали остальных, вот только до меня не сразу дошло, что защищали они их от меня.
Все это я воспринимала побочно; мои чувства и мысли были сосредоточены на лице Эдварда.
До сих пор я никогда не видела его по-настоящему.
Сколько раз я любовалась его красотой? Сколько часов – дней, недель – своей жизни я мечтала об этом совершенстве? Я думала, что знаю лицо Эдварда лучше, чем свое собственное. Я полагала, что безупречность этих черт – единственное, в чем нельзя усомниться.
На самом деле я была слепой.
Впервые в жизни я увидела это лицо во всей красоте – мне больше не мешали тени и ограниченность человеческого зрения. Я охнула и попыталась подобрать нужные слова – безуспешно. Таких слов не существовало.
Примерно в это время часть моего сознания уже убедилась, что никакой опасности кроме меня в комнате нет, и я машинально выпрямилась. С того момента, как я лежала на столе, прошла почти целая секунда.
Тут меня озадачили собственные движения. Не успела я подумать о том, чтобы встать, как я уже стояла. Действие не заняло и доли секунды; перемена была мгновенной, как будто я и вовсе не двигалась.
Мой взгляд снова замер на Эдварде.
Он медленно обошел вокруг стола, все еще протягивая ко мне руки – каждый шаг занимал чуть ли не полсекунды и волнообразно перетекал в другой, точно вода скользила по гладким камням.
Новыми глазами я наблюдала за его грациозными движениями.
– Белла, – тихо, как бы успокаивая, окликнул меня Эдвард, тем не менее с ноткой тревоги.
Я не смогла ответить сразу, зачарованная бархатными складками его голоса. То была совершенная симфония, исполненная на единственном инструменте. Ни один инструмент, созданный человеком, не смог бы с ним сравниться.
– Белла, любимая! Прости, я понимаю, как ты растеряна. Все хорошо.
Все? Я мысленно вернулась к событиям моего последнего «человеческого» часа. Воспоминания были туманные, как будто я смотрела на них сквозь плотный темный занавес – ведь мои человеческие глаза были почти незрячими.
Под словом «все» Эдвард подразумевал и Ренесми? Где же она? С Розали? Я попробовала представить ее лицо – очень красивое, – но продираться сквозь человеческие воспоминания было неприятно. Лицо Розали скрывалось в темноте.
А Джейкоб? У него тоже все хорошо? Мой многострадальный лучший друг теперь меня ненавидит? Он вернулся в стаю Сэма? А Сет и Ли?
Каллены в безопасности, или мое превращение разожгло вражду между вампирами и оборотнями? Заверения Эдварда действительно касалисьвсего, или он просто меня успокаивал?
А Чарли? Что же я теперь ему скажу? Он наверняка звонил, пока я горела. Что они ему сказали? Как объяснили случившееся?
Пока я раздумывала, какой вопрос задать первым, Эдвард осторожно протянул руку и погладил меня по щеке.
Прикосновение Эдварда будто проникло мне под кожу, сквозь кости черепа. По позвоночнику в живот пробежал электрический разряд.
«Погодите», – подумала я, когда дрожь сменилась теплом, желанием. Разве я не должна была этого лишиться? Разве отказ от подобных чувств – не одно из условий сделки?
Я стала новорожденным вампиром. Сухое жжение в горле это подтверждало. И я отдавала себе отчет в последствиях: человеческие чувства и желания со временем ко мне вернутся, хотя никогда не будут такими, как раньше. Останется только жажда. Такова была цена, и я согласилась ее заплатить.
Однако, когда ладонь Эдварда легла на мое лицо, точно сталь, покрытая шелком, по моим иссушенным венам пробежало желание, опалившее меня с головы до ног.
Дожидаясь ответа, Эдвард пристально смотрел на меня.
Я обняла его.
Опять я будто и не двигалась: только что стояла прямо и неподвижно, точно статуя, как вдруг Эдвард очутился в моих объятьях.
Теплый – по крайней мере, таким он теперь казался. Ароматный – прежде мое притуплённое человеческое обоняние не могло воспринять этот чудесный запах во всей его многогранности. Теперь передо мной был стопроцентный Эдвард. Я прижалась лицом к его гладкой груди.
Он неловко переступил с ноги на ногу. Чуть отпрянул. Я изумленно уставилась ему в глаза, смущенная его неприятием.
– Э-э… осторожней, Белла. Ой.
Я отдернула руки и спрятала их за спину, поняв, в чем дело.
Я стала чересчур сильной.
– Прости… – беззвучно, одними губами сказала я.
Он улыбнулся – если бы мое сердце еще билось, оно бы замерло от этой улыбки.
– Не бойся, любимая, – ласково проговорил Эдвард, прикасаясь к моим приоткрытым от ужаса губам. – Сейчас ты немного сильнее меня.
Я нахмурилась. Меня ведь предупреждали! Но почему-то именно это казалось самым странным из всего в высшей степени странного, что творилось вокруг. Я сильнее Эдварда. Из-за меня он ойкнул.
Эдвард вновь погладил меня по щеке, и я почти забыла о своих тревогах, когда желание охватило мое неподвижное тело.
Чувство было настолько мощнее всех привычных, что я едва смогла уцепиться за какую-нибудь мысль, хотя в моей голове и освободилось много пространства. Каждое новое ощущение заполняло меня до краев. Эдвард однажды сказал (воспоминание о его голосе было слабой тенью той хрустальной симфонии, которую я теперь слышала), что их – нет, нас – очень легко отвлечь. Ясно, почему.
Я изо всех сил попыталась сосредоточиться. Мне нужно было кое-что сказать. Самое-самое важное.
Очень осторожно – так что я даже успела заметить свое движение – я убрала руку из-за спины и дотронулась до щеки Эдварда. Мне стоило больших усилий не отвлекаться на жемчужное сияние моей кожи и на электрический разряд, зазвеневший в моих пальцах.
Я поглядела в глаза Эдварду и впервые услышала свой голос.
– Люблю тебя, – сказала я, хотя это больше походило на пение. Мой голос звучал, будто нежный перезвон колокольчиков.
Улыбка Эдварда поразила меня даже сильнее, чем когда я была человеком, ведь теперь я увидела ее по-настоящему.
– И я тебя люблю, – ответил он.
Эдвард прикоснулся к моему лицу обеими ладонями и наклонился – очень медленно, чтобы напомнить мне об осторожности. Сначала он поцеловал меня мягко, едва ощутимо, а потом вдруг сильнее, более пылко. Я попыталась держать себя в руках, но под таким натиском чувств и ощущений было трудно о чем-либо помнить, трудно придерживаться связных мыслей.
У меня сложилось впечатление, будто прежде мы никогда не целовались, это был наш первый поцелуй. Впрочем, так Эдвард меня еще не целовал.
Я почувствовала укол совести. Разумеется, это нарушает условия договора. Ничего такого мне не позволено.
Хотя кислород мне был не нужен, мое дыхание участилось, стало быстрым, как во время горения. Однако на сей раз огонь был иным.
Кто-то кашлянул. Эмметт. Я узнала его низкий голос, шутливый и раздраженный одновременно.
Совсем забыла, что в комнате мы не одни! На людях не положено так обниматься.
Я смущенно отступила – движение вновь не заняло у меня ни секунды.
Эдвард хихикнул и шагнул следом, не выпуская меня из крепких объятий. Лицо у него сияло, как будто под алмазной кожей горело белое пламя.
Я сделала ненужный вдох, чтобы прийти в себя.
Как же наш поцелуй отличался от прежних! Я внимательно вгляделась в лицо Эдварда, сравнивая размытые человеческие воспоминания с этим небывало четким, сильным чувством. Эдвард выглядел… немного самодовольным.
– Ты нарочно мне не рассказывал! – с упреком пропела я, чуть-чуть прищурившись.
Он рассмеялся, сияя от облегчения, – наконец-то все позади: страх, боль, неясность ожидания.
– Тогда это было необходимо, – напомнил он. – Теперь твоя очередь обращаться со мной бережно! – Эдвард захохотал.
Я нахмурилась и тут вдруг услышала смех остальных.
Карлайл обошел Эмметта и быстро приблизился ко мне; в его глазах почти не было настороженности, однако Джаспер не отставал от него ни на шаг. Лицо Карлайла я тоже прежде не видела: мне захотелось сморгнуть, будто я посмотрела на солнце.
– Как ты себя чувствуешь, Белла? – спросил он.
Ответ я придумала за одну шестьдесят четвертую долю секунды:
– Я потрясена. Столько всего… – Я умолкла, вновь прислушавшись к своему мелодичному голосу.
– Да, есть от чего растеряться.
Я кивнула – очень быстро, отрывисто.
– Я чувствую себя прежней. Вроде бы. Даже странно.
Эдвард обнял меня чуть крепче и прошептал:
– Я же говорил.
– Ты прекрасно владеешь собой, – задумчиво произнес Карлайл. – Я такого не ожидал, хотя у тебя и было время на моральную подготовку.
Я подумала о резких переменах настроения и о том, как трудно мне сосредоточиваться.
– Вот уж не знаю.
Он серьезно кивнул, а потом в его глазах, похожих на драгоценные камни, вспыхнуло любопытство.
– Видимо, на этот раз морфий подействовал как надо. Скажи, что ты помнишь о самом превращении?
Я замешкалась, явственно ощущая на себе дыхание Эдварда, от которого по телу бежали электрические разряды.
– Все, что было раньше… осталось как в тумане. Помню, что ребенок задыхался…
Я в страхе посмотрела на Эдварда.
– Ренесми жива и здорова, – заверил меня он, и его глаза заблестели так, как еще никогда не блестели. Он произнес ее имя с затаенным трепетом, благоговением. Так верующие говорят о своих богах. – А потом что было, помнишь?
Я изо всех сил сосредоточилась на том, чтобы не выдать своих чувств. Никогда не умела врать.
– Почти нет. В прошлом так темно. В какой-то миг я открыла глаза… и увидела все.
Предыдущая страница 36 Следующая страница
|
